Не жди возврата - Глава 8

User Rating: / 34
PoorBest 

Глава 8. Увидеть ее и умереть.

«Несбывшиеся планы»

Бродить по замку Завоевателя привидением – это Каллисто было по душе. Она медленно шла по полутемному и странно пустынному коридору, ни о чем особо не думая, и только слова Геракла –«…один из них может быть послан в Коринф, чтобы убить Зену…» - не выходили у нее из головы.

Убить Зену.

Убить Зену.

Убить Зену…

Каллисто тихонько засмеялась и тут же зажала себе рот обеими ладонями, когда отрывистое эхо заметалось в пространстве, ударяясь о стены и соревнуясь в скорости с предутренним ветром. Отзвук смеха показался совершенно лишним в ночной тишине, и женщине прижалась к стене, стараясь слиться с ней, когда откуда-то из-за угла поспешно выскочил солдат, совершающий очередной обход.

- Что там? – окрикнул его напарник, оставшийся вне поля видимости Каллисто. Первый солдат осторожно повел факелом из стороны в сторону, крепко сжимая в ладони меч.

- Да никого вроде, - не слишком уверенно отозвался он, еще раз освещая темный угол в нескольких шагах от того места, где пряталась женщина.

- Ну, значит, почудилось, - со вздохом облегчения констатировал напарник, и тени солдат вытянулись, удаляясь. Каллисто выждала для верности еще немного, пока последний блик факела не растворился во тьме, и аккуратно шагнула вперед.

Конечно, она не пойдет к Завоевателю сейчас. По многим причинам. И одной из них было то, что женщина не хотела знать, кого теперь Зена берет в свою постель.

Каллисто завернула в боковое ответвление коридора и принялась спускаться по узкой винтовой лестнице, ведущей прямиком на кухню. Внезапно захотелось есть: ужин сегодня ей принесли совсем скудный, а организм требовал обычной порции.

Женщина вела ладонью по гладкой, отполированной временем, стене, продумывая каждый шаг, чтобы не споткнуться и полететь вниз, считая затылком ступеньки. Правда, мелькнула злорадная мысль о том, какое лицо будет у Завоевателя, когда утром ей доложат о неожиданной смерти забытой пленницы, выбравшейся из своей комнатенки.

Каллисто хмыкнула, завидев впереди свет, и отбросила прочь подобные мысли.

Она должна жить. Жить, чтобы доказать Завоевателю, что не все в этом мире делается так, как хочется ей. Что свет не сошелся клином на желаниях Зены. Что остались еще те, кто может и хочет противостоять ей.

Последний шаг пришелся уже на твердый пол, и Каллисто сощурилась, моргая от яркого света, ударившего по глазам. В следующее мгновение кто-то оказался рядом с ней и схватил за руку.

- Эй… - говорящий осекся и продолжил уже другим тоном: - Ты? Что ты здесь делаешь?

Каллисто, наконец, проморгалась и даже сумела улыбнуться хмурому Джоксеру, продолжающему удерживать ее за руку.

- Наверное, то же, что и ты, - она небрежно кивнула на дымящуюся на грубо сколоченном кухонном столе тарелку с чем-то мясным и аппетитно выглядящим. Джоксер смешался, пробормотал что-то себе под нос и отпустил женщину. Затем пододвинул ей табурет, уселся сам и выжидающе уставился на Каллисто.

- Кто тебя выпустил? – поинтересовался он, хотя было незаметно, чтобы этот вопрос волновал его сверх меры. Женщина пожала плечами и ухватила у него с тарелки кусочек мяса.

- Меня не запирают, если ты забыл, - она оглядела трофей со всех сторон и, найдя его слишком жирным, с гримасой отвращения отправила обратно. Джоксер помолчал, следя за тем, как Каллисто ковыряется в его тарелке, потом сказал:

- Завтра я отравлю Завоевателя.

Женщина замерла, но тут же шикнула на мужчину:

- Здесь и у стен могут быть уши!

Джоксер покачал головой, отводя взгляд.

- Сюда соглядатаи Зены не заходят, тем более, что в такое время здесь никого не бывает, - кривая ухмылка исказила губы солдата, и он выразительно похлопал себя по правому карману. – Я показывал твой пузырек одному из моих людей, он разбирается во всех этих штучках…

Каллисто помертвела. Перед глазами запрыгали черные пятна, а по обнаженной коже рук поползли мурашки. Что она услышит сейчас?

- Так вот, он сказал, что яд сильный, и после него даже Завоеватель не встанет, - Джоксер, довольный, засмеялся, а Каллисто изо всех сил вцепилась в край стола пальцами так, что они побелели от напряжения.

Геракл говорил, что это не яд, а просто видимость… Может быть так, что он солгал, замышляя избавиться от Зены? От этих богов резонно ожидать всего, и в том числе самого плохого… Вполне возможно, он уже отыскал себе нового фаворита. Или же решил вернуться к одному из старых…

Взгляд лихорадочно метался из стороны в сторону, не зная, за что зацепиться…

Возле тарелки с остывающим мясом что-то блеснуло.

Каллисто, только было собиравшаяся двинуться, замерла снова.

Джоксер, удостоверившись, что с Каллисто не все в порядке, встал, чтобы налить ей воды.

Рука женщины метнулась к тарелке и обратно.

Каллисто поднялась на ноги, на лице ее появилась странная улыбка.

Никто не убьет Зену до того, как она сможет отомстить ей.

- Я хотел спросить…

Замах. Удар. Короткий вскрик. Брызнувшая кровь.

Наполовину наполненный стакан выпал из ослабевших пальцев и, разбившись на сотни мелких кусочков, замерцал переливающимися огнями в свете свечей.

Джоксер неуклюже повалился на пол, пытаясь дотянуться негнущимися пальцами до ножа в спине, но так и не сумел.

Каллисто присела на корточки возле дрогнувшего в последний раз и застывшего навсегда мужчины и с хрустом выдернула лезвие.

Маленький фонтанчик крови брызнул ей в лицо, запачкав волосы, но она не обратила на него внимания, старательно вытирая нож о рубашку солдата.

Потом вытащила из кармана знакомый пузырек и спрятала его к себе в мешочек, прикрепленный к поясу.

Зена-Завоеватель будет жить до тех пор, пока она не разрешит ей умереть.

А это произойдет еще очень и очень нескоро…

«Кто нас разлучит?»

Габриэль отшатнулась назад, едва полный холодной и неприкрытой ненависти взгляд обрушился на нее со всей возможной тяжестью в предрассветном сумраке, разгоняемом лишь слабым мерцанием далекой свечи. Запястье наемницы было сжато твердой и слишком сильной рукой, чуть ли не ломающей кости, в то время как Завоеватель медленно приподнялась на локте, продолжая сверлить взглядом девушку.

- Ты думаешь, так просто обмануть меня? – голос Зены был ровным и спокойным, но в глубине синих глаз бушевала яростная буря, и Габриэль вдруг стало холодно, словно надвигался ураган, несущий с собой неминуемую смерть.

- Ты думаешь, я оставила тебя рядом, не зная, что ты попытаешься сделать? – Зена привстала еще немного, по-прежнему мертвой хваткой сжимая руку наемницы, сжимая сильно, до невыносимой боли, от которой на глаза наворачивались слезы. Габриэль стиснула зубы, даже не стараясь вырваться. Она прекрасно знала, что это бесполезно.

Где все те навыки хладнокровной убийцы, которыми она столь гордилась? Где та четкость в исполнении и беспристрастность к своим жертвам? Где невозмутимость и меткость, позволяющая ей выполнять все быстро и размеренно?

Девушка скрипнула зубами, когда лицо Завоевателя оказалось вдруг совсем рядом так, что их дыхания вновь смешались, как это было несколько часов назад, только теперь все было по-другому.

Теперь они обе, и Габриэль знала это, чувствовали азарт. Азарт от этой игры, в которую они были вовлечены Судьбами и Аресом. Игра опасной, смертельной и от того еще более притягательной, заставляющей кровь кипеть от сдерживаемых эмоций и порывов.

Наемница понимала, что в воле Зены было тотчас же убить ее. Понимала она и то, к своему сожалению, что как воин ей нечего делать рядом с Завоевателем: как бы она ни гордилась тем, что ее обучал в свое время сам Арес, противопоставить Зене ей было нечего. Завоеватель не была воспитана Гераклом, он всего лишь подтолкнул ее в нужном направлении. Она с молоком матери впитала в себя этот дух войны, аромат сражений, будоражащий воображение. Она стала воином по призванию, а не вынужденно, и это возвышало ее над Габриэль, ступившей на кровавую тропу лишь затем, чтобы защитить себя.

Девушка на мгновение прикрыла глаза, прячась от безжалостного взгляда синих глаз, выворачивающих ее наизнанку. Что с ними будет дальше? Зена не может просто так отпустить ее после всего, что они сделали. Не может и не отпустит…

«Арес, где же ты, когда ты так нужен?! В конце концов, это твоя война, почему ты прячешься где-то, заставляя других делать за тебя грязную работу?!»

Губы Зены дрогнули, складываясь в улыбку под стать ледяным глазам. Она не жалела девушку, которая сейчас всеми силами удерживалась от крика. Она не должна была жалеть ее. Не должна.

Не должна…

И все же…

Пальцы Зена чуть дрогнули, ослабляя хватку, а глаза наемницы расширились, когда она поняла, что через мгновение Завоеватель выпустит ее.

Зена, так же, как и Габриэль, понимала, что им нечего делить. Не их вина, что боги столкнули их друг с другом, заставив противостоять переменам не вместе, а порознь. Одиночество в этом мире могло бы сроднить их, но вместо этого стало разлучным камнем.

Они служат разным богам, сражающимся за одну территорию, и друзьями им уже никогда не стать. Им нечего делить, но каждая из них будет сражаться до последнего за то, во что верит, за тех, кого любит…

Но разве убийцы могут любить?

Рука Зены разжалась окончательно в одну секунду с пальцами Габриэль, и кинжал, жалобно звякнув, упал на пол, где и остался лежать, поблескивая серебристым лезвием.

Наемница осторожно, не отводя взгляда от замершей императрицы, отползла назад. В ушах громко стучала кровь, отдаваясь в виски, и громкое дыхание прерывисто вырывалось сквозь стиснутые зубы.

Обе женщины понимали, что их сражение еще не окончено. Однажды то, что началось этой ночью, продолжится, и тогда кто-то из них останется лежать ничком на холодной земле, поя ее своей кровью, а звезды погасят для остекленевших глаз свой мерцающий свет…

Габриэль дрогнула, когда за ее спиной вдруг раздался какой-то звук, но обернуться не рискнула. Впрочем, то, что отразилось в наполнившихся сиянием глазах Завоевателя, лучше любых слов рассказало наемнице о том, кто появился позади нее.

Арес, которому так и не дали увидеть мирные сны, все же заглянул в портал, связывающий его с Габриэль, и то, что он там увидел, заставило его действовать так быстро, как он не действовал никогда. Не было времени думать о том, чем обернется для него подобная решимость вмешаться в то, во что, по идее, он вмешиваться был не должен.

Две женщины, вокруг которых сейчас крутились все его мысли, были близки к тому, чтобы все-таки померяться силами. Но эта схватка явно получилась бы неравной, и даже Арес, которого многие считали богом нечестной войны, не мог позволить им сделать это. Он видел, что ни одна из них не готова убить другую, хотя и понимает, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Его появление должно было хоть как-то обезопасить ситуацию.

К облегчению Ареса ни Зена, ни Габриэль не были мертвы, когда он появился в спальне Завоевателя, на какие-то секунды заполняя ее своим божественным сиянием.

- Арес, - с непонятным выражением в голосе констатировала Зена, переводя взгляд с молчащей и не двигающейся Габриэль на бога. Мужчина проверил, при нем ли его меч, ощутил внезапную потребность коснуться занывшей груди, но делать этого не стал. Вместо это он осторожно двинулся вперед, надеясь, что Геракл не выскочит откуда-нибудь из-за угла и не поставит его в глупое положение.

Поравнявшись с сидящей на полу Габриэль, Арес опустился на корточки рядом с ней и с неподдельной тревогой коснулся кончиками пальцев ее подбородка, вынуждая посмотреть в его сторону.

Зеленые глаза, как он и ожидал, были пусты и холодны настолько, что в них он с легкостью увидел свое отражение. Два хмурых Ареса смотрели на него, одинаково поворачивая голову из стороны в сторону.

- Что она сделала с тобой? – одними губами спросил он, внезапно чувствуя острую жалость к той, которую, по сути, он послал на верную смерть. Причем смерть, уготованную ему, а не кому-либо еще. Конечно, это было нечестно с его стороны, но когда это боги играли по правилам?

Габриэль моргнула, уворачиваясь от руки Ареса, и только сейчас он понял, что девушка раздета. Впрочем, казалось, здесь это немного смутило лишь его, но никак не Завоевателя и не наемницу.

Легким движением Арес стянул с кровати появившееся из ниоткуда одеяло и обернул его вокруг плеч Габриэль. Девушка ничем не выразила ему свою благодарность, и бог заметил, что она снова смотрит на Зену. А та, в свою очередь, на нее. И утихнувший было слепой ветер закружил по комнате, натыкаясь на стены.

Арес поджал губы, обдумывая возможность того, чтобы удалить кого-то отсюда для снижения остроты ситуации. Решение не замедлило появиться, и мужчина, нежно проведя ладонью по светлым волосам Габриэль, щелчком пальцев отправил ее туда, где, по его мнению, она могла бы быть в безопасности: он отправил ее на Олимп, в свои покои, предварительно навеяв на нее крепкий сон. Он был уверен, что даже если кто-нибудь заглянет туда до того, как он вернется, то подумает, что на кровати бога войны спит очередная его однодневная пассия, каких было много в разное время.

Завоеватель проследила за действиями Ареса и, дождавшись, когда он поднимется с корточек и поправит ножны, спросила:

- Ты следил за нами всю ночь? – в голосе ее не было ни любопытства, ни сарказма: простой вопрос, требующий простого ответа.

Мужчина пригладил волосы и нацепил на губы свою самую приветливую улыбку. Общение с Зеной начинало входить у него в привычку, и он не знал, радоваться ему или же огорчаться.

- Мне не надо следить за Габриэль, чтобы знать, где она и с кем, - он немного покривил душой, но Завоевателю вовсе не нужно знать, что он интересуется своими подопечными не так часто, как надо бы.

Произнеся эти слова, Арес улыбнулся, хотя и немного натянуто: читать мысли он пока не разучился, и это значило, что Зена уже знает, кого он подослал к ней, дабы свершить невозможное. А если знает… Почему же она оставила Габриэль в живых? Да еще и рискнула подставить наемнице шею во время любовных игр?

При мысли об этих двух женщинах, находящихся в одной постели, Арес испытал вдруг неожиданную злость. Он не мог понять, злится ли он оттого, что Зена сделала с Габриэль то, что следовало однажды сделать ему, или же потому, что Габриэль позволено было касаться его смерти так, как не мог коснуться он.

Бог войны тряхнул головой, сумрачно глядя на неподвижную Зену. Она тоже была обнажена и лишь слегка прикрыта одеялом, и Арес внезапно ощутил смущение. Странно, раньше его такие мелочи не волновали.

- Я могу попросить тебя об одной вещи? – неожиданно даже для самого себя произнес он. Зена, помедлив, наклонила голову, выражая согласие.

- Не говори никому, кто такая Габриэль, - Арес понимал, что поступает глупо и в воле Зены просто рассмеяться ему в лицо, но ему было важно сделать это: ни Афродита, ни Геракл не должны были узнать, кто же такая эта новая рабыня, появившаяся в замке. Если Зена откажет, ему придется поступить так, как он, вероятно, должен был поступить уже давно…

Завоеватель не засмеялась, хотя легкая улыбка все же тронула ее губы, но она выражала всего лишь согласие.

На сердце у бога стало немного полегче.

- Ты просишь честной игры, - задумчиво проговорила Зена, спуская ноги на пол и явно намереваясь встать. – Честной для себя, в то время как для меня ты такой игры не предусматривал…

Она все-таки встала, и одеяло, вопреки ожиданиям Ареса, не соскользнуло вниз, не открыло его взгляду ее тренированное тело. Бог непроизвольно вздохнул, сознавая, о чем только что подумал, и едва не отшатнулся назад, когда Завоеватель вдруг оказалась рядом с ним.

Она была высокой, почти с него ростом, и это немного задевало Ареса: он привык смотреть на женщин так, чтобы подавлять их. Своим божественным происхождением, своим ростом, своей властью… Всем, чем он обладал. Но Зену, казалось, это не волновало. Еще бы, ведь она, наверное, привыкла к тому, что подобное практиковал и Геракл.

Завоеватель остановилась в одном шаге от Ареса, внимательно смотря на него. Смотря в те самые карие, с золотыми искринками, глаза, которые снились ей этой ночью даже не взирая на то, что сама ночь, реальная ночь, была заполнена другими глазами, другими руками, другим телом.

Зене были непонятны некоторые ее желания. Ее манил к себе этот бог, этот мужчина, столь схожий и в тоже время отличающийся от Геракла. Оба бога войны лучились властностью, но у Ареса она была более сдержанной, она привлекала, но не пугала. Она обещала что-то такое, чего никогда не мог и не хотел обещать Геракл.

А еще Зене было любопытно, почему же Арес хочет избавиться от нее. Она не питала страха, давно забыв, что это такое – бояться за свою жизнь, но большинство других эмоций оставались при ней. И вот теперь она стояла перед одной из самых больших загадок в ее жизни. Так близко, что могла бы коснуться ее, если бы захотела. Коснуться и выведать те тайны, что скрывались за строгим профилем и подозрительным взглядом.

Арес не дрогнул, когда неожиданно теплая ладонь Зены легла ему на щеку, почти ласкающим движением. Не дрогнул, хотя ему очень хотелось отступить, исчезнуть, вернуться к Габриэль, сказать ей, что все кончено и что он больше никуда не пошлет ее…

А еще ему хотелось поцеловать эту загадочную женщину, что стояла сейчас перед ним без единой искры страха в невозможно синих глазах.

Судьбы обещали ему гибель от ее руки. А можно ли верить им, этим сумасшедшим женщинам, потерявшим то немногое, что они имели?

Арес закрыл глаза, когда губы Завоевателя прижались к его губам в почти целомудренном поцелуе, не претендующем на что-то большее. Ладонь Зены соскользнула со щеки бога и двинулась вниз, туда, где все еще пульсировал глухой болью ожог от вчерашнего энергошара, да там и замерла.

Бог, не разрывая поцелуй, накрыл своей рукой пальцы Завоевателя, словно пытаясь удостовериться, что это действительно она стоит рядом с ним. И удивленно дрогнул, когда женщина прошептала ему прямо в губы:

- В моей власти было бы сейчас лишить тебя твоего бесценного меча… - она имела в виду легенду о том, что вся сила и мощь Ареса заключалась в его оружии: укради его, сломай, расплавь – и бог будет беспомощен, как дитя. Он станет смертным, а что может быть страшнее для вечного?

Арес тихонько засмеялся, и свободной рукой обнял женщину, притягивая ее ближе к себе. Ему нравилось то, что происходило, и он совершенно не хотел думать о возможности закончить здесь и сейчас свои бесконечные дни. К тому же, подобные мысли лишь сильнее разогревали кровь.

- В моей власти, - тихонько пробормотал он в перерыве между очередными поцелуями, - разочаровать тебя…

Он почувствовал, как напряглась Зена, явно собираясь отодвинуться.

- Мой меч давно уже не является символом моего бессмертия, - Арес забавлялся, кожей чувствуя удивление женщины. Он ждал расспросов, но Завоеватель только усмехнулась и сильнее прижала ладонь к его груди.

Они целовались еще какое-то время, и Арес не смог бы сказать, минута ли прошла или целый год. Это было странно: немного пугающе, немного забавно, немного удивительно и очень возбуждающе.

Бог войны знал, что делает большую глупость, но отступать назад было поздно. Зачем он целовал эту женщину? Зачем хотел от нее чего-то еще? Почему не пользовался моментом, чтобы избавиться от своих самых страшных кошмаров?

Хорошо еще, что рядом не было Афродиты, иначе она наверняка бы нашла подходящее слово для всего, что сейчас здесь происходило.

«Афродита!!»

Арес с сожалением разорвал поцелуй, грозящий перерасти в нечто большее, и заглянул в те самые синие глаза, которые вот уже несколько дней занимали все его мысли. Куда этот поцелуй заведет их?

- Я не прощаюсь, - он вскинул брови, и Завоеватель зеркально отразила жест бога.

- Я надеюсь, - ее голос все еще был спокойным и почти равнодушным, и даже Арес не мог понять, взволновало ли ее то, что сейчас случилось или нет.

Мужчина улыбнулся, все еще чувствуя на губах вкус поцелуя императрицы, и склонился в шутливом поклоне. В тот же момент серебристое сияние окутало его фигуру, поглощая ее.

Только когда Арес растворился в утреннем воздухе, Зена позволила себе выдох. А еще она разрешила себе закрыть глаза, представляя, что бог все еще где-то рядом.

Она хотела немного поиграть с ним. Заставить расслабиться, а потом напасть, застать врасплох, попробовать победить до того момента, как он поймет, что она играет всерьез. Но вещи отказались следовать четкому плану.

Завоеватель задумчиво дотронулась кончиком указательного пальца до нижней губы.

Этот бог совершенно очевидно интриговал ее. Больше, чем Геракл, больше, чем Габриэль, больше, чем кто бы то ни было. И уже само это было неправильно.

Потому что Арес собирался убить ее.

И следовало прояснить все нюансы прежде, чем позволять себе что-то большее, нежели поцелуй…

Пещера у подножия Олимпа

Однорукая старуха неотрывно смотрит в чан с водой. Стоящая рядом с ней девушка с обожженным лицом перебирает тонкими пальцами разноцветные нити, тянущиеся от двух вертикально установленных столбов. В пещере тихо, и только откуда-то снаружи доносятся едва слышные раскаты далекой грозы.

- Он не ведает, что творит, - негромко произносит Старуха и, погрузив руку в воду, развеивает по ее поверхности мутное изображение. Лицо Завоевателя тускнеет, а в самой пещере свет будто усиливается, освещая теперь уже не только чан, но и женщин.

- Мы ведь рассказали ему обо всем, - немного удивленно отзывается Дева и, уже по привычке, касается пальцами своих шрамов. Старуха пожимает плечами, подхватывая падающую накидку.

- Он сделает все так, как и должно быть, - третий женский голос уверенно раздается во внезапной тишине пещеры, и слепая Мать подходит к двум Судьбам, становясь рядом с ними.

Три женщины берутся за руки, словно боясь потерять друг друга во всей этой круговерти людей, богов и событий.

Судный день близок…

День, когда один из бессмертных сам выберет ту тропу, по которой ему предстоит идти дальше…

«По чужим тропам»

На далеких вершинах гор, устремляющих свои лики к равнодушному и безжалостному небу, лежал снег. А под ним, в нескольких сантиметрах, скрытый от людского взгляда, таился опасный лед, готовый столкнуть зазевавшегося путника в бездонную пропасть, раскрывшую свою пасть. Именно поэтому одинокий мужчина, шагающий по едва заметной тропинке, проложенной к старому монастырю, вырубленному в толще скал, старался идти как можно аккуратнее.

Путник был невысокого роста, очертания фигуры под мешковатой рясой монаха угадывались плохо, а из-под наброшенного до самых глаз капюшона чуть выбивались спутанные и запорошенные мелким снегом золотистые волосы. Несмотря на то, что идти было трудно и приходилось выверять каждый шаг, мужчина двигался так, что было понятно: он пользуется этим путем не в первый раз.

Позади раздался неясный шум, и путник резко обернулся, словно бы испугавшись чего-то. На мгновение выглянувшее из-за седых, низко нависших туч, солнце отразилось золотыми искрами в зеленых уставших глазах мужчины и тут же спряталось вновь, заметив жуткую нечеловеческую усталость, проступившую на лице путника.

Усталость, смешанную с ожиданием.

Из завихрившегося рядом с пропастью снежного столба шагнул вперед высокий плечистый мужчина. Светлые волосы были убраны под повязку, не позволяющую им падать на глаза, за спиной виднелась рукоять меча, закрепленного на перевязи.

- Здравствуй, - глухой голос нарушил возникшую было неловкую тишину, и оба путника склонили головы, приветствуя друг друга. Мгновение спустя тот мужчина, что был в рясе монаха, откинул назад капюшон, открывая взгляду изборожденное морщинами загорелое лицо. В левом ухе у него, поблескивая, болталась круглая сережка, с которой почти сошла позолота. Сухие губы обрамляли светлые усы и борода, припорошенные инеем. И только глаза, которыми так заинтересовалось солнце, вдруг сверкнули таким молодым задором, что грешно было бы думать, что мужчина пребывает в почтенном возрасте.

- Геракл, - голос монаха был спокоен и чуть ли не мечтателен, словно бы ему было все равно, кто стоит перед ним: жестокий бог войны, призрак, появившийся из ниоткуда, или старый друг, волею Судеб разлученный с ним властью.

Геракл невесомо улыбнулся, услышав свое имя, и легко опустился на землю, подвернув под себя ноги. Холод и снег ему, конечно же, были не страшны. Монах, поколебавшись, последовал за ним, чуть более осторожно, подложив сперва подол своей рясы.

- Иолай, - имя монаха слетело с губ бога войны едва различимым звучанием, и северный ветер подхватил его, принимаясь играть, как с птичьим перышком.

Мужчина с усталыми глазами улыбнулся в ответ.

Золотой Охотник… Верный спутник богоравного Геракла, друг, всегда готовый прийти на помощь… Друг, которого не нужно звать… Друг, удалившийся в горы, чтобы постичь загадочное искусство восточных монахов…

Друг, которого предали.

- Тебя не было столько лет, - голос Иолая по-прежнему был сух и спокоен. – Что заставило тебя вдруг разыскать меня?

Улыбка все еще теплилась на губах бога, но радости в ней уже не осталось. Лишь вынужденный изгиб, заставляющий играть свою роль.

- Я всегда был рядом, - Геракл едва заметно пожал плечами, отводя взгляд куда-то в сторону. Взгляд безликий и пустой, как пространство под ними, наполненное лишь равнодушным холодным ветром, могущим равно столкнуть вниз и подхватить, унеся на своих прозрачных крыльях, сотканных их горного хрусталя снегов.

Иолай зачерпнул ладонью горсть снежной пыли и растер ею щеки, будто ему внезапно стало жарко. И только тогда, когда кожа на лице его приобрела красный оттенок, он отнял руки, смотря на неподвижного бога.

- Я слышал, твои дела с Завоевателем идут все лучше, - на миг показалось, что в голосе его все же промелькнули иные нотки: что-то, похожее на раздражение. Но прежняя улыбка быстро вернулась на губы, затмевая собой все возможное недовольство.

Геракл негромко вздохнул, по-прежнему пряча глаза. Это было столь непривычно для бога войны, давно уже забывшего и думать о том, чтобы чего-то смущаться. Чтобы бояться прочесть в глазах сидящего напротив человека осуждение.

- Я здесь не для того, чтобы говорить о ней.

Иолай вскинул брови, явно пытаясь выразить насмешливую иронию, но это у него получилось плохо. Мужчина поспешно отвернулся, часто моргая.

- Столько времени прошло, - в голос закралась хрипотца. – Наши дороги давно уже разошлись, Геракл. Возврата не будет, ты прекрасно знаешь.

Ответом ему послужило молчание, тягучее, как застывший на морозе мед, внесенный в теплую комнату. Молчание, наполненное воспоминаниями. Общими воспоминаниями…

… Два мальчугана-погодка борются в пыли, смеясь и не прикладывая много сил. Это игра, всего лишь игра, а не бой на смерть, в котором им еще доведется участвовать не раз…

… Двое юношей – один высокий и нескладный, другой маленький и крепко сложенный – идут по сельской улице, кидая друг другу яблоко, сворованное ими у зазевавшейся торговки, и откусывают от него по очереди, оставляя отметины ровных зубов…

… Двое сильных мужчин, покрытых потом и кровью, в тяжелых доспехах, бьются спина к спине против полусотни солдат противника…

… Дорога. На разных сторонах ее – те самые мужчины, разделенные почти непреодолимой преградой из смертей и жаждой власти, внезапно проснувшегося у одного из них. Дружба забыта, на кону совсем другие ценности и привязанности. Один – бог, обагривший свои руки в крови невинных, проложивший себе дорогу наверх, к Олимпу, по трупам тех, кто был ему дорог. И другой – всего лишь человек, не растерявший еще остатки совести и света.

Говорят, дружба – на века. Нет таких сил, чтобы разорвать то, что создано не Судьбами и не богами. Ту нить, сотканную силой большей, чем страсть и любовь…

…И тают где-то в далеком тумане очертания мужских рук, сплетенных в крепком пожатии…

… Новый бог поет песни кроваво-красной заре, а невысокий монах в наброшенном на голову капюшоне медленно идет по склону горы, нехотя вслушиваясь в напевные мотивы…

- Я не прошу возврата, - Геракл вновь разорвал воцарившуюся было тишину, и Иолай глазами, полными далекой и смутной боли взглянул на него.

- Я всегда был тебе другом, - горько проговорил он. – А ты променял наши клятвы на восторженные вопли жрецов и марево туманов над полями битв… Тебе это стало дороже.

Бог резко распрямил плечи, и по лицу его пробежала непонятная гримаса.

- Да! – почти выкрикнул он, и испугавшееся эхо пошло гулять среди скал. – Я хотел спокойствия для своих близких! Для тебя, Иолай! Чтобы ты был под защитой, чтобы твоя семья… - Геракл захлебнулся собственным криком и отшатнулся назад, прочтя в побелевших от внезапной боли глазах старого друга ненависть, смешавшуюся с отчаянием.

- Моя семья погибла в одной из тех войн, которые ты устраивал, чтобы закрепить свое могущество, - голос никак не отражал того, что творилось на душе Иолая. – Ты помнишь их, мой верный друг? Ания, моя возлюбленная жена… Ификл, мой маленький сын… Моя мать, Геракл… Твои солдаты не пощадили никого, - одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке монаха, растворяясь во всех тех слезах, что он пролил за эти годы. – Ты помнишь, брат мой? Помнишь?

Последнее слово угасло среди все еще беснующегося эха, и бессмертный растерянно моргнул, чувствуя, как по щеке его катится что-то влажное.

Зачем он пришел сюда? Почему вот уже несколько дней он не ведает покоя? Ему не доставляют удовольствия ни кровавые бойни, ни самые роскошные женщины этого и других миров, ни эль, настоянный на амброзии…

Ему хочется тепла. Того тепла, которое не даст не жаркое пламя костра, ни жадные руки продажной девки, ни молчаливые объятия Завоевателя. Последняя не поймет его, а если и поймет, то лишь порадуется, что ее жестокий и властный покровитель наконец-то мучим душевными муками.

Геракл давно знал, как Зена относится к нему. Как к необходимому и ненавистному предмету, без которого кончится сила, но с которым невозможно существовать дальше. Это злило Геракла, вынуждало его издеваться над Зеной, показывая свое превосходство, но даже в самые жестокие моменты их встреч Завоеватель не показывала своей боли. Боли физической, а до той, глубоко запрятанной боли сердца, Гераклу никак не удавалось дотянуться. До неизбывной тоски, плещущейся где-то в глубине синих глаз императрицы. Он ломал ее, она ломала других… Их удел: ни радости, ни любви, ни сожаления…

Бог видел, как блестят глаза Ареса при упоминании властительницы мира: его сводный брат не был лишен тех чувств, без которых Геракл не так давно еще ощущал себя вполне сносно. Светловолосый бог войны понимал, что если они с Аресом сойдутся в схватке за одну женщину, ему не выстоять. Потому что женщиной этой будет та, кого Арес полюбит.

Говорят, боги не умеют плакать. Но почему же тогда Геракл стирает со щек влагу?

Говорят, боги не умеют любить. Но почему же тогда Арес до сих пор не убил Зену, хотя так стремился сделать это?

Говорят, у богов нет воспоминаний о прошлом. Но почему же тогда двое мужчин по-прежнему смотрят друг на друга, сидя на снегу, и что-то теплится между ними? Что-то неуловимое, что-то, что еще не сумели уничтожить боль и время, взявшиеся за руки при исполнении своего коварного плана.

Говорят, сердце может простить многое.

Говорят…